Лебединая песня реконструктора: Развитие моды в Москве 1850-1900гг. Часть 3: сословия и костюм

Тогда в Москве, и праздной, и богатой,

Живали жизнью полосатой:
Арбат ложился спать —
уж встали на Донской,
Здесь девятнадцатый, шаг Дале —
век девятый,
В Таганке — Азия,
Европа — на Тверской,
Не тот обычай на Казихе,
Какой на Бабьем городке;
Фуро в Рогожской на купчихе,
Старик в Грузинах в парике.
Гнусят «mon cher, ma chere»
уж даже на Плющихе.
А перейдешь чрез Крымский брод —
Другой язык, другой народ!

/В.С.Филимонов, 1845/

--------------------------------------

В своей диссертации 2008 г., на основе которой мною сделаны для вас цикл статей (3 части), Ермакова К.В. после проделанной огромной работы по источникам делает вывод, что:

"...анализ литературы показывает, что сведения об одежде москвичей второй половины XIX в. отрывочны и беспорядочно разбросаны по массиву изданий. Некоторые данные можно найти в общих изданиях по русскому костюму и моде, но они имеют косвенную привязку к Москве. Хотя сегодня издается немало исследований о быте Старой Москвы, а вопросы истории и теории моды многосторонне разрабатываются современными авторами, в научном обороте нет работ, где московский бытовой костюм пореформенного периода рассматривается как самостоятельный этнографический феномен."

----------------------------------------

Мода в Москве 1850-1900гг. у разных сословий

Здесь личность есть и самобытность,

Кто я, так я, не каждый мы,
Чувств подчиненность или скрытность
Не заморозила умы.

Нет обстановки хладно-вялой,
Упряжки общей, общих форм;
Что конь степной, здесь каждый малый
Разнуздан на подножный корм.

У каждого свои причуды
И свой аршин с своим коньком,
Свой нрав, свой толк и пересуды
О том, о сем и ни о чем...

/Вяземский П.А, 1858/

Сфера моды 19 века были резко ограничены в обществе, жестко регламентированном законами, правом. Именно таким было устройство русского общества вплоть до середины XIX в. К нему во многом подходила аллегория, предложенная французским историком Тэном, уподобившим сословный строй большому дому, заселенному жильцами. Каждому жильцу предоставлялось подниматься по ступеням своего этажа, не дальше. Если он намеревался идти выше, то упирался в крепко запертые двери, пройти через которые было почти невозможно. Жильцы нижних этажей знали, что верхний этаж был им не доступен.

В результате общество распадалось на отдельные социальные слои. В таком обществе мода оставалась прерогативой узкого слоя населения.

В 1845 г. в Имперской России для служащих было выпущено Расписание объемом 13 стр., в какие дни, в какой форме быть. Николай рассматривал вопрос о специальной форме даже для кухарок; «полгорода в мундирах», - писал о николаевской эпохе А.М.Герцен. В николаевское время существовали правила придворного этикета и поведения. Нарушать порядок было нельзя.

Период «оттепели» наступил с приходом к власти нового императора -Александра II, сумевшего вывести страну на путь реформ.

По экономическим показателям Москва вступила в XX в. как лидер капиталистического развития России. В течение шестидесяти лет до революции, произошли существенные изменения и в материальной среде города и во внешнем облике москвичей.

Москва стала центром торговли и промышленности, соперничала с Петербургом в области литературы и искусства, давала широкий простор уму и энергии предпринимателей, предоставляла людям возможность найти приложение своим знаниям и опытности в многообразных сферах деятельности. Недаром жители провинций стремились именно в древнерусскую столицу, а не в Петербург, куда особой «тяги» из других городов не было.

Иной балованный москвич,

Давно былых времян придворный,

Встав в полдень, до ночи изволил ногти стричь,

Чулок натягивал (на что?) узорный.

Те звезды чванливо носили на плащах,

В камзолах красных, в позументах,

С раззолоченными ключами на спинах

Ходили в огород; езжали в баню в лентах.

/В.Филимонов, 1845 г/

При этом московский образ жизни оставался самобытным и провинциальным. "Разнообразной и живой Москва пленяет пестротой", - писал еще A.C. Пушкин. В конце XIX в. Пирожков -герой романа Боборыкина «Китай-город» - скажет о Москве то же самое: "отовсюду открывается какая-нибудь красивая и своеобразная картина, тешащая глаз яркостью и пестротой цветных пятен."

Консерватизм и традиционность Москвы оказали свое влияние на отношение к моде. Каждая социальная группа и в начале XX в. продолжала жить своей жизнью, что отражалось и в костюме различиями в покроях и силуэтах.

В Москве долго сохранялось традиционное народное платье. Яркие купеческие шали соседствовали с элегантными шляпками обитательниц «благородных» районов Пречистенки и Остоженки; изящные фраки обладателей цилиндров - с простонародными зипунами и «гречниками». Бабы рядились в сарафаны, короткие кафтаны, платки.

Татарки - в шелковые просторные платья с вышитыми нагрудниками и шаровары.

Цыганки - в цветастые юбки. По покрою платья можно пришлых людей отличить от коренных обитателей.

В пореформенные годы общий модный покрой постепенно перенимался разными группами населения, но каждая из них, усваивая общий стандарт, интерпретировала его в соответствии с возможностями, ценностями, взглядами своего социального сообщества. Оставались такие формы одежды, например фрак, которые никогда не надевались рабочими, хотя это не было под запретом.

Формировались внутригрупповые стили, специфические особенности костюмов разных слоев, позволяющие отделить одну группу от другой.

В целом одежда большей части москвичей - рабочих, мастеровых, ремесленников, извозчиков и мелких торговцев — сохраняла традиционные силуэты, лишь слегка меняя цвет, расположение пуговиц, высоту картузов и т.п.

Согласно переписям, именно этот люд составлял основную массу населения Москвы и формировал повседневный костюмный облик города.

Это, например, подтверждают наблюдения одного из персонажей романа «Китай-город» дворянина-интеллигента Пирожкова. Стоя на Красной площади, он "минут с десять предавался статистике» и считал: «мужик, артельщик, купец, купчиха, адвокат". "В десять минут не проехало ни одной кареты, не прошло ни одной женщины, которую он способен был назвать "дамой".

Более ярко это так же подтверждают фотографии Москвы второй половины 19 века.

В отсутствие развитой деловой культуры Москва существовала как город эксцентриков.

Здесь была страсть к чудачествам, когда дворянин мог нарядиться в женское модное платье
или пойти на паперть в костюме нищенки.

Кроме того, после войны 1812 г все элементы русского крестьянского быта получили новое
патриотическое значение. Крестьянский кафтан поддевка надолго поселился в гардеробе дворянина в форме домашнего халата, который не снимали даже днем, принимая гостей. Халат также стал символом особой русской барственности, получившей название — обломовщина.
Да и направление императоров с конца 19 века в народному костюму сыграло не малую роль.

Весь быт и костюмный облик дворянина базировался на постоянном труде слуг, окружавших его с раннего детства.

В XIX веке сформировался своеобразный ностальгический культ няни и детства, поскольку общество требовало от дворянских детей раннего взросления. Этой цели служила и детская одежда, которую шили по подобию взрослой или перешивали из старых взрослых вещей.

Вплоть до революции особую социальную роль кормилицы подчеркивал ее костюм в русском стиле - сарафан, кокошник, белый фартук.
Костюм остальной женской прислуги составляли закрытые скромные платья, сшитые близко к моде, но без турнюров и шлейфов, фартук, чепец и наколка. Часто одежда горничным, экономкам перепадала с барского плеча.

Так, в доме князей Кропоткиных**, где большая часть дворни рекрутировалась из крепостных, было три кучера, повару помогали два паренька, каждый из княжичей помимо нянь/гувернеров имел своих "девочек" или "мальчиков", в зависимости от пола, и , наконец, на стол к чаю накрывали экономка и сразу две горничные.

Петр Кропоткин родился 9 декабря, по новому стилю, 1842 года в Москве. Отец - князь Алексей Петрович Кропоткин (1805-1871), генерал-майор, владел в трех губерниях имениями с более чем 1200 крепостных мужиков с семьями. Мать - Екатерина Николаевна Сулима, дочь героя Отечественной войны 1812 года генерала Н.С. Сулимы. Семья принадлежала к древнему роду князей Смоленских, Рюриковичей в тридцатом поколении.

*****

До 1861 года прислуга состояла большей частью из крепостных, отпущенных в город по оброку. В середине XIX в еще действовала «Табель экипажам и ливреям по различию чинов», грозившая хозяевам, одевавшим слуг «не по чину», штрафом или арестом до трех месяцев.

После отмены крепостного права быт дворянских семей упростился. В целом общеевропейские модные тенденции в быту и костюме оставались нормой для аристократии.

Хотя к началу XX в тысячи дворян потеряли свои родовые гнезда и принуждены были
искать заработка, который для них, не подготовленных к какой-либо профессии, находился редко, их внешний облик отражал стремление, не смотря ни на что, одеваться достойно, сохраняя отличительные манеры благородного сословия.

В Москве родной по всем углам,

На горках, на буграх, на скатах,
средь долины
Их было много тут и там:
В Арбатской улице дворянской,
В аристократии Тверской,
В прямой, широкой,
хоть Мещанской,
В Басманной,
исстари богатой красотой,
И в хлебосольной Поварской…

/Филимонов В.С./

Москва по праву до сих пор называется купеческим городом. Однако до реформы 1861 года московское купечество жило замкнуто, своими духовными и материальными интересами на узких улочках Замоскворечья.

Общественный образ купечества ярко отображен в пьесах А.Н.Островского. Рисуя классические образы купцов разных поколений, писатель, вместе с нравами и обычаями отмечает и особенности костюма, манеру одеваться в купеческой среде.

С любовью обрисовал Островский многие светлые стороны «старозаветного» купечества, – отметил патриархальную простоту и сердечность, связывающую всех: как родных, так и служащих, в одну семью, отметил и близость этих купеческих домов к народу, – мировоззрение в этих домах еще чисто народное, развлечения тоже на «народную стать».

Но не закрыл глаза Островский и на темные стороны этой жизни, особенное внимание обратив на тот деспотизм, который вытекал из патриархального склада тогдашней купеческой жизни. Когда этот деспотизм не смягчался разумом и сердечностью, он обращался в дикое и причудливое «самодурство». Самый термин этот введен был самим Островским.

"Пелагея Егоровна:
- Какие дела! Никаких делов нет. Ведь он-то, Африкан-то Савич, с агличином всё пьют. Там у него агличин на фабрике дилехтор – и пьют… да! А нашему-то не след с ними. Да разве с ним сговоришь! Гордость-то его одна чего стоит! Мне, говорит здесь не с кем компанию водить, всё, говорит, свoлочь, всё, видишь ты, мужики, и живут-то по-мужицки; а тот-то, видишь ты, московский, больше всё в Москве… и богатый.
И что это с ним сделалось? Да ведь вдруг, любезненький, вдруг! То все-таки рассудок имел. Ну, жили мы, конечно, не роскошно, а все-таки так, что дай Бог всякому; а вот в прошлом году в отъезд ездил, да перенял у кого-то. Перенял, перенял, уж мне сказывали… все эти штуки-то перенял. Теперь все ему наше русское не мило; ладит одно – хочу жить по-нынешнему, модами заниматься. Да, да!… Надень, говорит, чепчик!… Ведь что выдумает-то!… Прельщать, что ли, мне кого на старости, говорю, разные прелести делать! Тьфу! Ну вот поди ж ты с ним! Да! Не пил ведь прежде… право… никогда, а теперь с этим с Африканом пьют!
Спьяну-то, должно быть, у него (показывая на голову) и помутилось. (Молчание.) Уж я так думаю, что это враг его смущает! Как-таки рассудку не иметь!… Ну, еще кабы молоденький: молоденькому это и нарядиться, и все это лестно; а то ведь под шестьдесят, миленький, под шестьдесят! Право! Модное-то ваше да нынешнее, я говорю ему, каждый день меняется, а русской-то наш обычай испокон веку живет! Старики-то не глупей нас были. Да разве с ним сговоришь, при его же, голубчик, крутом-то характере."

/Островский, "Бедность не порок", пьеса,1853 г/

Внешность купцов, с их длиннополыми кафтанами и бородами, была напоминанием о крестьянстве, из которого многие были выходцами Бородатый купец в русской рубашке, чуйке был обычной московской фигурой.
Но уже в третьей четверти XIX столетия купца назовут фигурой, определяющей жизнь в Москве.

Культурная элита относилась к торговцам и коммерсантам с презрением. Московская аристократия не допускала их в свою среду.
Возымев неприязнь к аристократии взаимно, некоторые купцы сознательно подчеркивали народное направление в одежде в знак гордости за свое сословие.

На смену старому консервативному купечеству постепенно пришло поколение полностью европеизированное. Эти купцы стали носить сюртуки из темного сукна, брюки навыпуск, модные жилеты, рубашки, галстуки, полудлинные стрижки волос.
Бороды перестали быть отличительным признаком купца, поскольку вошли в моду у мужчин всех сословий.

К началу XX в. разница в платье между старшими и младшими поколениями купцов несколько сгладилась. Кафтаны, поддевки, длиннополые сюртуки стали заменяться пиджаками, короткими сюртуками, фраками.
Обычай носить с возрастом традиционный купеческий костюм как более солидный уходит, но и мундирное платье, одетое без крайней необходимости, считалось дурным тоном.

Купцы-нувориши старались не отставать от дворянской аристократии. Они сами носили модное платье, наряжали жен и дочерей как светских дам. Следуя модным журналам, московские купчихи к и без того пышным и сверх украшенным платьям от себя добавляли бантов, бахромы, кружев.
К глубоко декольтированным бальным нарядам, тесно облегавшим крупные фигуры, надевались жемчуга, бриллианты, многоцветные перстни.
Однако некоторые особенности купеческого стиля оставались неизменными.

При модном костюме сохранялись старинные русские украшения и обычай, запрещающий замужним женщинам появляться на люди простоволосой.
Характерной прической были промасленные волосы, расчесанные на прямой пробор, но делались и модные прически в парикмахерских. Волосы прикрывались у замужних шелковым золотошвейным платком, уложенным «головкой».
Прическу украшали сетки, вышедшие из моды наколки. Все это сочеталось с модным платьем, купленным на Кузнецком мосту, в Гостином дворе, а то и выписанным из Парижа .

А вот ультрамодные платья с увеличенным турнюром, драпированными юбками и шлейфом носили только жены и дочери крупных буржуа, банковских дельцов и фабрикантов . Даже при достаточно элегантном модном костюме, излишняя отделка выдавала происхождение. Стоимость одного такого платья была поднебесной...

Помимо роскошных нарядов жен и дочерей, богатые купцы, получив возможность в 70-90-х гг держать ливрейную прислугу, стремились превзойти дворянство, переманивая к себе бывших барских слуг, знающих аристократические правила и умеющих придать дому нужный тон.

Но в целом, несмотря на быстрое и успешное развитие торгово-промышленного класса, купечество переняло европейские модные порядки и костюм только к концу 19-го века.

Моде следовало меньшинство - владельцы фабрик и заводов, богатые купеческие роды, связанные с внутренней и внешней торговлей, финансовыми капиталами. Осторожное отношение к моде сохранялось в купеческой среде.
Степенные купцы не торопились ей следовать, низшее и среднее купечество носило деревенское, мещанское, традиционно купеческое платье, но не модное, зато удобное и недорогое.

Интеллигенция видела свой нравственный долг в просвещении народа, служении ему. В знак солидарности с крестьянством в обиход интеллигенции вводились ситцевые или полотняные рубахи- косоворотки с узким поясом, брюки, заправленные в сапоги, поддевки и др.

В период между 1861 и 1885 гг, когда форменная одежда для высших учебных заведений была отменена, костюм революционно настроенных студентов, составили широкополые черные шляпы, блузы или темные косоворотки под пиджаком, длинные до плеч волосы, борода и усы, синие или дымчатые очки, дубинки из можжевельника в руках и пледы на плечах.

Вызовом обществу стал внешний облик эмансипированных «новых женщин», которые отрезали волосы, вооружились очками, отвергли корсеты, претенциозные украшения, громоздкие кринолины и турнюры и надели блузы «гарибальдийки», кофты с жесткими стойками, простые юбки, мужские свободные куртки, жилеты и блузы с галстуком.

Свобода в выборе костюма была равнозначна борьбе за право на образование, свободу от принудительных браков и т .д .

К началу XX в сложился новый тип женщины, наравне с мужчинами борющейся за свои права. Костюм критически осмысливался феминистками с точки зрения функциональности и удобства. Дворяне-интеллигенты одевались по моде, но просто и добротно, в соответствии с достатком, пользуясь услугами московских магазинов или покупая товары за границей .

Средние и бедные слои интеллигенции одевались скромнее, лишь в самом общем виде отражая образцы «высокой» моды.

Простота в костюме интеллигенции была связана и с тем, что с каждым десятилетием увеличивалась численность разночинцев, сочетавших ремесла с творческой деятельностью. Бедность приучала к бережливости и экономии, прививала навыки переделки вещей.

Навыки ремонта и самостоятельного производства вещей были характерны для разночинной интеллигенции, тем более что наряду с получившими официальное образование в этой среде появилось немало крестьян-самоучек, несших привычки к простой и дешевой одежде.

Мода как социальное явление, рассчитанное прежде всего на молодежь, не могла найти в пореформенной Москве много сторонников.
Нигилизм интеллигенции в костюме проявился в бойкотировании моды, отрицании светских условностей, в стремлении к простоте и удобству, свойственных одежде рабочих, крестьян, ремесленников.

Хотя средние слои в подражание высшему обществу ориентировались на модный европейский костюм, основная стратегия этого социального слоя - подражание и копирование стиля высших классов. Отсюда понятие «мещанский вкус» - попытка не слишком состоятельных горожан дешевыми средствами подделаться под буржуазную роскошь. Использовались любые способы приобретения одежды, в том числе походы на Толкучий рынок***.

***

Были в Москве рынки общегородского значения — Сухаревский, Смоленский; были продуктовые рынки почти в каждом районе: Немецкий, Зубовский, Таганский, Покровский, у Калужских ворот, у Тверских ворот, Зацепский, Полянский, Арбатский, у Земляного вала, у Серпуховских ворот, а во второй половине века появились еще Рогожский, Красносельский и Даниловский. ... Основными покупателями рынков была публика небогатая, но товар имелся на всякий вкус и кошелек .

******

Отсутствие массового производства одежды и высокая ценность качественных предметов гардероба помогала налаживать взаимовыгодные контакты. Например, портной расплачивался с врачом за услуги пошивом нового костюма.
Подобный «договор товарообмена» мог заключаться также с лицами духовных званий.

Помимо сделок с портными, одним из важных способов добывания модных вещей были распродажи по сниженным ценам на «Фоминой неделе».
В суматохе распродаж покупатель часто сталкивался с проблемами карманных краж и нечестностью поставщиков, продававших подделки и брак.
Добиться обмена вещи оказывалось трудно, а потому новые вещи часто приходилось чинить.

По воспоминаниям современников Н.П.Розанова, А.П.Чехова, недорого купить качественные вещи в Москве было не просто, поэтому родные неоднократно просили А. П. Чехова приобрести различные мелочи за границей.

В Москве формировалась «культура бедности», когда добытая однажды вещь могла сопровождать человека практически всю жизнь. Отсюда попытки как можно дольше продлить ее биографию при помощи различных ухищрений и практик ремонта.

Опыт длительного сохранения: починки, штопки, перешивания, передачи вещей «по наследству», на донашивание и т.д.- имелся у представителей практически всех социальных слоев Москвы. Можно говорить об особом отношении москвича к вещам.

Нередко шитые в кредит, переделанные и отремонтированные, сопровождающие человека долгие годы предметы одежды становились частью личной жизни хозяина, поэтому отношение к вещам в мещанской (городской) среде было трепетным и «душевным».

При быстрой порче имущества расставание с вещами оборачивалось серьезной утратой, но в этом случае на помощь обывателю приходили многочисленные мастерские по ремонту одежды, обуви, где потерявшую свойства вещь чинили, подгоняли и приспосабливали в соответствии с желанием клиента.

Распространенным способом преодоления короткого века вещи являлись штопка и штуковка, за которые неплохо платили, и к которой приучались с детства девочки, идущие работать с 9-ти лет в услугу к более зажиточному классу.

Для портных и мастеровых самым деловым временем был Великий пост, поскольку считалось обычаем обновить на Пасху одежду. Если вещь уже нельзя было починить или переделать, ее все равно не выбрасывали, а передавали старьевщикам, игравшим важную роль в дальнейшей биографии вещи.

Послушай и суди: сегодня поутру

Сам черт меня занес к mademoiselle Тру-тру,
Известной жрице мод, торгующей духами,
Ликером, шляпками и многими вещами,
О коих я судить нимало не привык
По правилу: держи на привязи язык;
Взял дюжину платков, материй для жилетов
И, осмотрев мильон Шнуровок и корсетов,
Заказанных у ней почетным щегольством,
Хотел благодарить за ласки кошельком,-

/Полежаев А.И., 1832/

Больше всего модных магазинов и мастерских по производству одежды было в Китай-городе и на Тверской, на Кузнецком Мосту и Мясницкой. В 1830–1870-е годы множество лавок, где продавали одежду, было в Китай-городе. В Верхних торговых рядах, в Панском ряду торговали «дамскими модными уборами, разными шёлковыми материями и мехами», в Скорняжном ряду — мехами, в Шапошном — «шляпами и картузами», в Большом Золотокружевном ряду — «ситцами и гарусами».

Например, торговлю «модами» на Кузнецком Мосту в 1830-1840-е вёл магазин француженки Виктории Лебур. Реклама гласила: "В этом магазине можете найти большой выбор шляп, чепцов <…> и также всякого сорта модных шёлковых и других новейших товаров."

С последней четверти XIX века в Москве развивается розничная торговля в пассажах — Солодовникова, Голофтеева, «Мюр и Мерилиз». Одним из таких крупных пассажей стали Верхние торговые ряды (ныне ГУМ), открытые в 1893 году. Здесь модно-галантерейный товар предлагали покупателям 76 розничных магазинов. Они торговали модной одеждой, бельём, мужскими и дамскими шляпами, платками, зонтиками, кружевами, шёлковыми лентами.

А в 1890-е годы производство готовой одежды становится новым направлением в индустриальном развитии. «Перечень промышленных предприятий 1897 года» даёт сведения о 13 предприятиях, в том числе восьми в Москве...

В целом средние слои Москвы не имели возможностей постоянно и четко следовать модным тенденциям во внешнем облике. Часто приходилось довольствоваться тем, что однажды удалось достать.
Хотя в большей степени это относилось к работникам, приехавшим из провинций, у которых вплоть до начала XX в сохранялась привычка к крестьянской одежде - рубахам-косовороткам, брюкам, заправленным в сапоги, армякам, поддевкам, чуйкам и сибиркам.

Блошиные рынки в Москве не только были рабочими местами и притонами нищих, но и являлись важным показателем отношения москвичей к вещам.
Несмотря на дешевизну, и сомнительное происхождение, на этом рынке можно было совершить удачную покупку, хоть и немного подержанную, но из хорошего материала и приличного вида .

Характерно, что такими рынками не брезговали воспользоваться и достаточно обеспеченные москвичи. На Сухаревке, где сбывали краденое, можно было обнаружить свои пропавшие вещи. На Толкучке можно было одеться с ног до головы. Однако подобными рынками не брезговали воспользоваться и достаточно обеспеченные москвичи. На Сухаревке, где сбывали краденое, можно было обнаружить свои пропавшие вещи. На Толкучке можно было одеться с ног до головы.

Воровство одежды было распространенным явлением. Крали с вешалок в гардеробных, отлаженные технологии кражи одежды существовали в банях. Можно сказать, что грабеж был своего рода способом продления жизни вещей.
Благодаря нищим-портным и блошиным рынкам вещи легко находили новых хозяев.

В целом, различные социально-экономические факторы способствовали появлению неимущих людей.

Общее количество населения, живущего ниже уровня бедности, на переломе 19-20 веков только увеличивалось. Но в Москве - центре русского православия, нищенство имело еще и религиозную основу костюм нищего-«промышленника» представлял собой не просто живописные лохмотья, оставшиеся из прошлой жизни или добытые на дешевых московских рынках.

Помимо чисто утилитарной функции, этот костюм имел свою эстетику и символическое значение, а также служил «профессиональной» одеждой, зависящей от создаваемого образа.

По экономическим показателям Москва вступила в XX век как лидер капиталистического развития России и в течение шестидесяти лет до революции произошли существенные изменения в материальной среде города и во внешнем облике москвичей.

Однако прогрессивная политика столицы, модные современные манеры и новые технологии не смогли вытеснить патриархальных традиций. Консерватизм, традиционность Москвы оказали влияние и на отношение к моде.

Согласно выработанной теоретиками моды концепции "эффекта просачивания вниз" господствующий класс-элита, после распространения культурных образцов, обозначающих их социальный статус, вниз к другим классам и слоям, устремляется за новыми модами с целью обозначить и сохранить свою групповую идентичность.

Более низшие в свою очередь постоянно стремятся овладеть стилем высших классов не только по причине естественного желания улучшить свое положение, но и вследствие престижа, которым обладает элита.

В московской культуре этого не произошло. Несмотря на увеличение к началу XX в количества модных магазинов и мастерских, возможностью пользоваться их услугами обладал немногочисленный слой обеспеченных людей.
Основная мода и её тенденции оставалась прерогативой высших классов.

Сословность одежды оставалась значительным элементом московской культуры.
Умение носить модный костюм, знание соответствия различных деталей ситуациям и правилам поведения приобретались только воспитанием.
Поэтому модное платье, соответствовавшее ситуации и манере держаться, достаточно четко определяли социальную принадлежность владельца.

Развитие моды в России оказалось задержано Октябрьской революцией, которая изменила взгляд на нормы внешнего облика человека. Признаком хорошего вкуса стали скромность и «простота». Атрибуты щегольства как символы праздности, барства и безделья исчезли.
Костюм стал простым и случайным. Старая одежда еще больше комбинировалась, донашивалась, приспосабливалась.

Таким образом, можно утверждать, что западная этика моды и культуры потребления, ориентированная на утилитарное использование, постоянное обновление и легкое расставание с вещами, к началу XX столетия не получила широкого распространения в массе населения Москвы.
В то же время консерватизм, практики ремонта, привычки к длительному хранению, передаче вещей знакомым часто встречаются и в современной московской жизни.

------

Москва! Под оболочкой пестрой
Храни свой самородный быт!
Пусть Грибоедов шуткой острой
Тебя насмешливо язвит,

Ты не смущайся, не меняйся,
Веками вылитая в медь,
На Кремль свой гордо опирайся
И, чем была, тем будь и впредь!

Величье есть в твоем упадке,
В рубцах твоих истертых лат!
Есть прелесть в этом беспорядке
Твоих разбросанных палат,

Твоих садов и огородов,
Высоких башен, пустырей,
С железной мачтою заводов
И с колокольнями церквей!

Есть прелесть в дружбе хлебосольной
Гостеприимных москвичей,
В их важности самодовольной,
В игре невинных их затей.

Здесь повсеместный и всегдашний
Есть русский склад, есть русский дух,
Начать — от Сухаревой башни
И кончить — сплетнями старух.